26 мая на сцене питерского БКЗ «Октябрьский» выступил с сольным концертом неподражаемый герой рок-н-ролла Ник КЕЙВ. 

Нашим людям удалось побывать на концерте легенды — вышли они оттуда потрясёнными и ошеломлёнными. 

Слова: Александр АРЛЯПОВ. 

Фото и видео: из официальной встречи вконтакте, а также — Константин КОНДРУХОВ.

БОЛЬ И НИРВАНА, или ЧУДО ПРИШЕСТВИЯ СВЯТОГО НИКА

Начну с того, что поход на концерт Ника Кейва был для меня сродни исполнению заветной мечты. Будто бы Дед Мороз наконец вспомнил о своих обязанностях и принялся просматривать неисполненные заявки, накопившиеся за много лет – и наткнулся на целый ворох моих просьб.

Небольшой исторический флешбэк: первым заочным знакомством с этим исполнителем у меня когда-то стала фраза Бананана из фильма «Асса»: «А это Ник Кейв – певец мой любимейший». Фраза запала в подкорку, но реальное знакомство случилось уже позже. Сначала было интервью Кейва передаче РТР «Экзотика», потом отдельные песни в той же программе и в виде редких клипов, попадавшихся на видеосборниках (прекрасный «Weeping Song» с Ником и Бликсой, например), фильм «Небо над Берлином» Вендерса, и, наконец, чудесный человек Женя Шандаров (ныне профессор ТУСУРа), снабдивший меня всеми вышедшими на момент середины 90-х альбомами Birthday Party и Bad Seeds. 

И это была уже любовь. Практически с первой ноты.

Такова прелюдия. Или, если угодно, лирическое вступление, необходимое для понимания состояния автора и осознания торжественности момента. Хотя слово «прелюдия» тут, пожалуй, подходит больше – в том числе в своём интимно-эротическом смысле. Ибо то, что проделал Ник Кейв на этом концерте с залом – и с аудиторией, и с собственно помещением – было вполне сродни сексуальному акту.

Это был акт великой любви, акт самоотдачи и акт обладания.

Кейв обладал залом, Кейв ему отдавался. Он посылал громы и молнии, он баюкал и ласкал, он гипнотизировал и притягивал, он прорицал и проповедовал. Словно идя где-то по границе музыки и мистерии, ритуала и проповеди, драмы и трагедии.

Тут ещё нельзя не упомянуть одну важную, хоть и субъективную вещь: моё физическое состояние было далеко от идеала, фактически я приковылял на концерт с больным коленным суставом, и, конечно, микроскопическое расстояние до спинок впередистоящего ряда кресел в старом совковом зале, никак не предполагавшее возможности выпрямить ноги, не способствовало приятному времяпрепровождению. Ожидаемо, примерно на 40-й минуте шоу, колено начало давать о себе знать, а когда действо на сцене перевалило за половину, мой стоицизм стал превращаться во что-то мистическое. Ибо даже в тот момент, когда я, закрыв глаза от болевого шока, проваливался в сумеречное состояние, в некий транс, Кейв всё равно не отпускал ни ментально, ни физически. Его голос растворял собой все ощущения, он царил над ними, оттенял их и словно вёл сквозь марево в какие-то неведомые пространства.

Отдельного респекта заслуживает очень правильный сценический свет – лаконичный, но не камерный – а, что называется, в самый раз. И инфернальные длинные тени на стенах концертного зала, отбрасываемые Кейвом и ударником, лишь усиливали ощущение абсолютной эпичности происходящего.

Значительная часть программы была основана на материале раннего периода The Bad Seeds. «From Her To Eterniry», «Tupelo», «The Mercy Seat», «Stranger Than Kindness», «The Ship Song»… Правда, хорошо знакомые множество лет хиты и боевики перелицованы зачастую до неузнаваемости. Разбитной застольный гимн «Weeping Song» (когда-то исполнявшийся дуэтом с Бликсой), а вслед за ним и нервный пост-панковый номер «The Mercy Seat» (некогда успешно перепетый Джонни Кэшем) превратились в фирменные поздне-кейвовские фортепианные баллады.

Первые две с половиной песни Кейв сидит за роялем. И всё, казалось бы, говорит в пользу того, что концерт будет камерным, как он и обещал в интервью российскому ТВ. Но пусть вас не обманывает кажущаяся безмятежность происходящего: не усидев за роялем, на третьей песне – легендарной «Red Right Hand» – он устремляется в свой фирменный дёрганый танец.

Бунт начался! Маски сброшены! Похороны мироустройства объявлены открытыми.

Уже на следующей – «Higgs Boson Blues» – на сцену была вытащена первая девушка из сгрудившихся в партере фэнов.

В этом тихом омуте водится не один десяток чертей, а бесы в ребро Николасу Кейву бьют как из пулемёта, невзирая на отсутствие бороды.

С бородой всё в порядке у Уоррена Эллиса, постоянного скрипача и гитариста The Bad Seeds с 1995 года (а с позже – и Grinderman), а заодно – столь же постоянного напарника и соавтора Кейва в разных сольных работах, в частности, в саундтреках к «Предложению», «Убийству Джесси Джеймса», «Дороге», «Самому пьяному округу», сериалам, театральным постановкам и даже к книге Кейва «Смерть Банни Монро».

Он выдает фантастические соло, что на гитаре, что на скрипке – причём на последней играет самыми неожиданными и нетривиальными способами. Именно его соло превращают «Tupelo» в настоящее эпическое полотно, сотканное из психоделии, краута и индастриала.

После невероятно красивой «The Mercy Seat» и «Jubilee Street» шаман удаляется за кулисы. Короткий перерыв перед выходом на бис. В том, что выход будет, не сомневался весь зал – даже те, кто принципиально не читали отзывы о предыдущем концерте в Москве, понимали, что этот энергетический всплеск, эта религиозная практически мистерия просто так оборваться не может – ведь катарсис уже подступал и требовал разрешения.

Меня же антракт практически спас – удалось пересесть и, наконец, вытянуть ногу. Правда, долго засиживаться не довелось: начался второй, пятипесенный, акт эпической драмы. Музыканты и Ник вышли на сцену, грянули первые аккорды «We No Who U R». Кейв активно общался с публикой. И на следующей, «Up Jumped The Devil», общение продолжилось в знакомой уже манере – на сцену вновь была извлечена из толпы девушка, которой довелось активно помогать певцу: держать его микрофон, пока он колотил по некоему подобию ксилофона.

А дальше наступает настоящий апофеоз – шаман и пророк идёт в зал. Идёт по спинкам кресел, аки сын божий по воде. Вокруг него возникает настоящий водоворот, люди в партере окончательно вскакивают с мест, десятки рук тянутся поддержать шагающего по рядам Ника. А он, под звуки жуткой завораживающей «Jack The Ripper», доходит аж до середины зала (и только помощник звукоинженера на краю сцены еле успевает разматывать за ним микрофонный шнур). Стоя там, посреди толпы, в эпицентре бегающих лучей прожекторов, постепенно успокаивает зал умиротворяющей заглавной песней последнего альбома «Push The Sky Away».

Это путешествие по классически-консервативному сидячему залу – полному при этом взрослой публики, средний возраст коей примерно в районе 35-40 лет – взрывает вселенную куда сильнее, нежели фестивальные эскапады молодёжных героев со стейдж-дайвингом в толпу тинэйджеров на каком-нибудь опен-эйре. Именно потому, что это чопорный неудобный советский концертный зал, ставший вдруг чем-то вроде «Фэктори» или «Брикстон Экэдеми». Именно потому, что это 40-летние дяди и тёти, «безо всякого компота» пустившиеся в хороводы и пляс. Именно потому, что это немолодой (57-летний), спокойный (казалось бы), прошедший через огонь, воду и медные трубы, певец, поэт, писатель, композитор и сценарист, который вдруг, как чёрт из табакерки, скачет по сцене, а потом сходит «в народ» и идёт по спинкам кресел, посреди бурлящего людского моря.

Стоило лелеять два десятка лет мечту, чтобы увидеть и пережить такое.

Фото: Константин КОНДРУХОВ