В последние дни этого года главный московский ансамбль Мегаполис покажет в столичном Центре имени Мейерхольда музыкальный спектакль «Из жизни планет».
А пару месяцев назад наш человек в Питере,
Аполлон БЕЗОБРАЗОВ,
встретился в Петербурге с Олегом Нестеровым в кофе-баре Bonch и поговорил с ним обо всём вообще.
Фото: Никита МИХАЙЛОВ и Константин КОНДРУХОВ.
«Вино нужно, чтобы превратиться в поющего мужчину»
Олег, вопросов у нас к вам очень много. Начнем по порядку. В этом году ансамбль Мегаполис отмечает своё тридцатилетие, это если считать и ранний период «Ёлочного базара». Есть ли у вас желание подводить какие-то итоги к этой дате?
Никакого желания никакие итоги ни к какой дате подводить у меня нет. Конечно, мы осознаем, что Мегаполису уже 28, но наши глаза смотрят вперёд. Если честно, никаких дат для нас не существует, мы над ними обычно шутим и этим ограничиваемся.
Взгляд вперед – это желание делать что-то новое или же развивать какую-то привычную тему?
Всё приходит само собой. Кто знает, что будет нашей следующей идеей? Пока мы не ударим по струнам на своей репетиционной базе, мы ничего не поймём. Мы – музыканты, поэтому нам очень просто. Мы кладём руки на струны, и иногда они нам что-то играют. В этом процессе порой мы получаем сигналы, о чём должен быть наш новый альбом. В моём понимании, весь новый альбом должен состоять из песен о любви. Как ни банально это звучит, но по-другому объяснить это я не могу. «Супертанго» был не о любви, а о смерти. «Из жизни планет» – это большой проект, посвящённый невоплощенным замыслам самой нашей лучшей эпохи, времени, когда всё получалось, то есть началу шестидесятых.Ну а сейчас вот так. Это, конечно, не просто «музыка Птичкина, слова Синичкина». Есть тема, которая бродит. Это как срез у дерева: смотришь на распил и понимаешь, что этот год был такой, а этот такой. Если посмотреть в будущем на это кольцо, которое мы перерастем с новым материалом, оно про это.
Но Мегаполис – явление крайне аутентичное.Невозможно же, чтобы получилось нечто неожиданное: вы пришли в студию, ударили по струнам и выдали что-то вне своей концепции?
Если рассказывать о технологии творчества, всё очень просто. С 1989 года мы просто садимся и играем всё, что нам в голову придет, а потом уже расшифровываем. То, что приходит нам в голову, имеет своё начало и свой конец. Заканчивается один период, и мы оформляем его в альбом. Иногда, конечно, бывает по-другому. Например, проект «Из жизни планет». Изначально были эскизы, которые явно были музыкой из шестидесятых и музыкой из кино. Мы начали разыгрывать эти эскизы и получили половину материала на эту тему. За некоторым исключением, вся история Мегаполиса – это история про включения. Как рыбак ловит рыбу, так и мы кладем руки на струны. Когда я спросил Евгения Догу о том, как он пишет музыку, он ответил: «Я каждое утро кладу пальцы на клавиши. Возможно, когда-нибудь они что-то сыграют».
Почему вообще была выбрана тема шестидесятых?
Ну что бы вы делали на моем месте, если бы, наигрывая какие-то мелодии на диктофон, поняли, что все они явно не из сегодняшнего дня и явно из кино шестидесятых? Любой нормальный человек поймёт, что он наткнулся на золото Трои. Темы приходят, их много и есть понимание, что это из неснятых фильмов шестидесятых. И вот я начинаю раскапывать, а были ли эти фильмы, которые не были сняты. Шаг за шагом я докапываюсь до огромного кладбища этих невоплощённых замыслов. И вот это прекрасное кладбище привело меня к пониманию той эпохи как времени, когда всё получалось. Представьте себе, короткий промежуток времени, всего четыре года, всё в стране получалось! Космос, наука, спорт, футбол, кино и так далее.Сейчас в стране не очень всё получается. Страна – та же, люди – те же… Интересно же изучать время, когда всё получалось? Конечно, интересно! И «Из жизни планет» – это проект и вдохновляющий, и просветительский. Это эстафетная палочка нынешним двадцатилетним. Это не ретропроект, это про время, когда всё звенело, те же киношники каждый год брали золото Канн и Венеции. «Из жизни планет» – это проект для молодых, для двадцатилетних, у которых всё впереди. И музыка проекта – это дико актуальная музыка, но в то же время она с лёгкостью могла бы звучать в тех фильмах. Это как черно-белая фотография – непонятно, когда её сняли: позавчера или пятьдесят лет назад.
Для двадцатилетних актуальны шестидесятые? Им это интересно?
Как ни странно, да. Как ни странно, шестидесятые сейчас в принципе начинают ценить. Появилось понимание, что шестидесятники – это не те смешные ребята, которые в узких галстучках танцуют на открытии Олимпиады. Это настоящие ребята, которые кое-что могли и которые кое-что делали. Заглядывать в эту тайную дверь молодым и пытливым интересно. Это контекст, это то, что формирует уклад. У нас же история состоит из войн и революций. Каждый раз всё разрушается, и никакого уклада нет. Очень важно, когда у тебя есть система координат, для того чтобы двигаться вперед, есть точка опоры. Мы же откуда-то пришли, и у нас что-то было главное. Сейчас самое время понять, что шестидесятые – это не только «Кавказская пленница» и официантки в чепчиках-наколках, а кое-что другое, посерьёзнее.
Важно ответить себе на вопрос: «А было ли вообще что-нибудь?». Я приезжаю в Питер и каждый раз понимаю, что у нашей страны есть история. В Москве я не могу почувствовать эту историю, как и ни в каком другом городе. Так и проект «Из жизни планет» формирует часть истории для тех молодых, которые хотят пойти дальше. Это возможность посмотреть на то, что не получилось, и понять, почему не получилось. Можно взять это на вооружение, вдохновиться и двигаться вперед. Поэтому, конечно, «Из жизни планет» для двадцатилетних.
Хорошо, это что касается молодежи. А Олег Нестеров знает, кто составляет аудиторию Мегаполиса?
Конечно! Я их вижу на концертах, я их вижу на спектаклях. Есть человеческий опыт, а есть опыт духовный. Например, Иванов научился переходить дорогу в положенном месте, уважать старших, хорошо играть в теннис, при этом он прекрасный хирург. Это человеческое. Духовный опыт – это немножко про другое. Душа – это штука такая, во времени живущая дольше, чем сам человек. Поэтому человек для этой души всего лишь перегон, сегодня здесь, а завтра там, сегодня он одну миссию решает, завтра – другую. Я могу оценить аудиторию Мегаполиса с точки зрения духовного опыта. Это абсолютно разные люди, особенно те, которые приходят к нам на спектакли или в сидячие залы. При всём при этом мы притягиваем молодежь, которой сейчас на наших концертах больше. И мы их совсем не пугаем. Своими новейшими альбомами «Супертанго» и «Из жизни планет» мы для них вполне ясны, и кое-кто из них в нас нуждается.
Так вот и интересно, почему они нуждаются в вас! Они же должны интересоваться чем-то другим.
Духовный опыт, ещё раз. Понимаете, когда человек что-то в жизни важное для себя понимает, он находит духовно близких людей. Это может быть стоматолог, тяжелоатлет, ещё кто-то. Они разные по профессии, но они духовно близки. Знаете, когда начинаешь с кем-то дружить, появляется ощущение, будто с этим человеком вы знакомы тысячу лет, вам с ним интересно, вы с ним на одной волне. Вы решаете схожие жизненные задачи, стоите перед схожими жизненными вопросами. Так выстраиваются эти силовые линии духовной близости.
Это как огромное поле, на котором все мы идем из разных точек. Это наше развитие, эволюция. Вот те, кто примерно на одной оси – это и есть духовно близкие люди. Им интересно друг с другом общаться. Художник, в данном случае музыкант, он тоже здесь и тоже решает в жизни какие-то свои задачи. Поэтому вокруг того, что составляет его напряжение и суть жизни, формируется группа его поклонников, тех, кто с ним более или менее на одной линии.
Скажу вам даже так. На самом-то деле это пирамида, которая напоминает школу. Первоклассников очень много, молодых душ очень много, и не остаться на второй год очень тяжело. И вот на каждом уровне человек решает разные задачи: научиться быть сильным, научиться зарабатывать, научиться любить, научиться быть мудрым и так далее. В основании – первоклассники, которых очень много, на вершине – гений, который рождается раз в сто лет. Если ты застрял в пятом классе, то и круг пятиклассников тебе интересен. Ты частично интересен и для четвероклассников, которые смотрят на тебя как на бога, но для шестиклассников ты – пройденный этап, ты их не интересуешь. Чем больше человек эволюционирует, тем больше он обречён на одиночество. Художник, говоря о сложных вещах, обречён быть непризнанным гением. Настоящий гений всегда не признан. Почему Пушкин? Почему Толстой? Почему Земфира? Почему их все слышат и все любят? Потому что они говорят об очень сложных вещах очень простым языком, они умеют это делать. В этом отличие таланта от гения.
А внутри этой группы единение важно?
Оно неизбежно происходит. Кроме того, происходит интересная штука. Тебе же надо перейти в следующий класс, но не все это понимают и остаются на второй год. И в этом нет проблемы, у тебя появляется время подумать. История практически бесконечная, как в фильме «День сурка». Это всё как раз об этом. Где вы сейчас? Вы все ещё кидаете тостер в ванну или уже учитесь играть на фортепиано? Рано или поздно вы понимаете, что тостер в ванну – это не выход. Хочется чего-то ещё. Как и герою этого фильма. Ему становится в какой-то момент скучно. Ему хочется двигаться вперед. Он сам не знает почему. С нами духовный опыт говорит языком интуиции.
У нас в разговоре уже второй раз кто-то нашёптывает. Сейчас вот интуиция, до этого пальцы на гитарных струнах. Так кто в итоге нашёптывает-то?
Смотрите, любой человек, который в своей жизни что-то сотворил, если он честный конечно, скажет вам стихотворением Шпаликова: «По белому снегу я палкой вожу, стихи – они с неба, я перевожу». То есть все творцы – на самом деле не творцы, они ретрансляторы. Поэтому важно включиться и поймать непроявленную тему и ее проявить. Кто-то придумывает новый сорт зерна, кто-то придумывает, как лучше учить детей, кто-то пишет картину, а кто-то впускает музыку. Алгоритм же у всех один, главное – включиться.
Источник не важен?
Источник не важен. Понимаете, Пифагор говорил про гармонию сфер, индусы говорят про непроявленную музыку, о том, как Вселенная вибрирует. Вся Вселенная состоит из вибраций. Стол – это вибрации одной частоты, я – вибрации другой частоты, воздух вокруг – вибрации третьей частоты и так далее. Вселенная, она звучит, потому что вибрация – это музыка. Она построена по одинаковому закону, это закон отношения простых чисел. Это взаимоотношения между атомами, между планетами, архитектурные пропорции, пропорции в музыке – везде одно и то же. Всё во всём. Фракталы. Если вот в этой точке, в этом узорчике у тебя всё правильно, то понять вообще все ты можешь, исследуя лишь этот узорчик. Поэтому людям так важна музыка, в настоящей музыке можно найти суть мироздания. Один фрактальчик – часть общей системы.
Итак, непроявленная музыка. Космос звучит, а человек воспринимает всё это как шумы. Как рождается музыка? Классический пример – это фильм с Бьорк «Танцующая в темноте». Из напряжения между непроявленной музыкой и музыкой внутренней, которую мы часто слышим внутри себя.
Сельме пришлось лишиться зрения, чтобы не отвлекаться.
Да, чтобы не отвлекаться, ей пришлось чего-то лишиться. Так и художнику, чтобы не отвлекаться, ему тоже нужно лишиться зрения. Он должен научиться отделять идею от интересов. Художник – это всегда служение идее, которая нематериальна. При этом она стучится только к тем, кто может ее воплотить. Любой творческий процесс состоит из трех этапов. Первый этап подготовительный, это накопление и создание условий. Ты ослеп, ты оглох, ты слился из шумного бэкграунда, чтобы меньше слышать, ты купил хлеба на неделю, чтобы не умереть от голода, ты пригласил в гости своих друзей и раздал им по гитаре, у тебя есть дом…То есть ты создал условия, чтобы вот сейчас это сделать. Это всегда про волю, это всегда про мысль. За этим идёт второй этап, когда происходит невесть что. Цепочка свободных ассоциаций: кто-то что-то играет, кто-то что-то пишет. Третий этап – это анализ, исследование того, что произошло. У тебя должен быть критичный взгляд на то, что ты совершил. Все эти три этапа относятся и к художникам, которые творят в одиночестве, и к группам, но в сообществе можно распределить обязанности.
Продюсерский центр «Снегири» для этого создавался? Чтобы создать условия и найти единомышленников?
Ну да, конечно! Нам захотелось поддерживать музыку, которая нам казалась интересной, в которой был смысл, в которой была правда. Да, мы могли обманываться, могли выдавать желаемое за действительное, но нам всегда казалось, что вот в этом есть интерес и нам следует это поддержать.
Как же коммерческая составляющая?
Всё дело в том, что нужно понимать, что первично, что вторично, и по какой схеме ты идёшь. Либо ты изобретаешь плеер, либо ты клонируешь успех. Собственно, как два японца изобрели плеер? Они почувствовали напряжение, скрытое желание общества. С одной стороны, человек начал понимать, что такое фильм и как важен саундтрек. Нет хорошего саундтрека – нет хорошего фильма. А нужно ли для жизни создавать саундтрек? Ну конечно, нужно! Если раньше «послушать музыку» означало сесть на стул и специально её послушать на пластинке или магнитофоне, то сейчас все должно стать иначе. У человечества возникло желание снабдить свою жизнь саундтреком. Как раз пришли фильмы, в которых были саундтреки, основанные на современном взгляде. Долгое время киномузыка была очень прикладная. Посмотрите любой фильм 1930–1940-х годов, они полны этих жирных оркестровок. А потом раз – и в кино стала приходить очень и очень настроенческая музыка, все стало работать по-другому.Технологии возникли, батарейки придумали, маленькие моторчики, кассетные головки… Всё сложилось, и два японца сказали обществу: «Вот!». Общество ответило: «Ух, как круто!». И случилось то, что случилось. Раз и навсегда. Теперь «послушать музыку» – это совсем другое. Теперь каждый может построить саундтрек для своей жизни.
Но это же не очень хорошо. То есть отлично, что музыка мобильна, но сам процесс прослушивания музыки теряет ценность.
Конечно! Здесь речь идёт о внимании, потому как внимание в современном обществе – это основная валюта. Деньги уже не являются главной валютой, капитализируется внимание. Информационные перегрузки и необходимость отделить правильную информацию от ненужной – это и есть основной фокус. Конечно, это плохая ситуация, потому что внимание перегружено, меняется система ценностей.
Лет десять назад Coca—Cola делала исследование, в ходе которого выяснилось, что в десятке главных вещей нет музыки. Но оказалось, что там не было солнца, мамы, папы, то есть музыка перешла в иную категорию. Послушать музыку сегодня – это как попить воды, погреться на солнышке. Мы просто не обращаем внимания на эти вещи. Могу сказать, что нас ждёт очередной кульбит, который назовут примерно новой приватностью. Это будет связано, в том числе, с бегством из социальных сетей. Если ты состоишь в социальных сетях, ты лох последний. Я нигде не состою, я живу здесь и сейчас, у меня есть железная ложка, я чего-то там вырезаю из бумаги, зато я жизнь пропускаю через себя и мне другого не нужно. Понимаете, если есть тенденция к убыстрению жизни, то рано или поздно маятник качнется в обратную сторону и начнется тенденция к замедлению. Это будет в форме таких небольших сектантских сообществ, в том числе и в лице музыкальных лейблов, которые будут пропагандировать музыку, которая замедляет. Опять же переход на аналоговые музыкальные инструменты, на виниловые пластинки – это всё о том же.
Ну это же как раз о современных хипстерах.
Да, но не только. Если говорить о них, то кто они? Это бунтующие дети цифролюции, которые хотят каких-то тактильных ощущений от жизни, расслушивать музыку, распробовать лоу-фуд, что-то делать своими руками и так далее. Это тяга человека, в том числе, и к приватности.
Вы же ещё и писатель! Приватность – это как раз то, что должно быть вам дорого. Как вы пишете?
Первое, за что я благодарен своему писательскому воплощению, – это то, что я многое понял про технологию творчества. Писатель – это всё-таки крупная форма, которая требует большого времени, большого погружения. Нельзя полдня посидеть в офисе, а потом полдня пописать «Войну и мир», потому как ты на глубине один метр, а чистяк на другой глубине.Для того чтобы до этой чистой водицы твой бур дошел, тебе нужно бурить, бурить, бурить. Метр на глубине одного метрастоит одну копейку, а метр на глубине пяти тысяч метров стоит очень больших денег. Поэтому это про погружение, это про дичание, это про то, что ты должен ограничить себя от информации. Тогда время замедляется, и, проверено, на пятый день оно останавливается совсем: за полдня ты можешь сделать то, что не мог за полгода в привычной среде. Каждый последующий день ты всё глубже и глубже, ты по-настоящему там, ты по-настоящему должен оторвать себя от жизни, ты должен предельно одичать, чтобы герои по-настоящему заговорили. Ты должен превратиться в текст, а текст в тебя.
У музыкантов это не так проявлено. Отчасти это происходит потому, что у музыканта есть инструмент для погружения – это грув. Это повторяющееся телесное движение, которое очень быстро погружает тебя на глубину в тысячу метров. То есть музыкант может полдня проработать в офисе, потом приехать на репетиционную базу уставший, ни о чём не думать, играть, что в голову взбредёт, довериться груву, который вытянет и насосёт прекрасную мелодию. У писателя такой возможности нет. Вот как вы думаете, где больше свободы для того, кто пишет: в прозе или поэзии?
У поэзии очень жёсткая форма, ритмика и так далее. С другой стороны, это как раз тот прямой луч, который в тебя попадает, и ты начинаешь записывать.
Да, когда ты пишешь прозу, у тебя есть линейно разворачивающийся сюжет, у тебя есть основная мысль, которую ты линейно разворачиваешь. Ты абсолютно свободен, но ты в трёхмерном пространстве, ты путешествуешь линейно. У поэта же каждая строчка требует рифмы. Если проза – это шахматы, то поэзия – это, конечно, нарды. Здесь ты не просто думаешь, каждый раз ты подбрасываешь кости в поисках рифы. Бельчонок – зайчонок… И каждый раз эту рифму, творческий процесс запускает его величество случай, король всех изобретений и король всего творчества. И каждый раз рифма запускает поток случайных ассоциаций, поэтому у тебя есть бесконечное количество измерений, а не только трехмерное. Поэтому ты можешь больше, чем в прозе, зашифровать суть мироздания. Поэтому поэзия так ценна людям.
Олег, важно быть понятым другими или на любой товар найдётся покупатель?
Приведу в пример Вольфганга Амадея Моцарта, который похоронен в братской могиле, но сегодня считается самым исполняемым в мире композитором. Конечно же, на любой стоящий товар рано или поздно находится покупатель. Эволюция эстафетной палочкой передается не от дедушки к внучку, а от мастера к ученику. Это духовное родство, когда ты передаёшь то, что тебе важно, тем, кому это нужно. Так и с Моцартом. Эволюция человечества – это накопление культурного слоя, культурного наследия. Вот он копился, копился, копился, и в какой-то момент выяснилось, что Вольфганг Амадей – совершенно прекрасный человек, который прекрасно писал.
Поэтому важно об этом не думать, по крайней мере, не в момент творческого акта.Главное в этот момент – не понимать, что происходит, ничего не ждать и ни от кого не зависеть. Поэтому это всегда служение. Поэтому ты должен понимать, что тебе важно: нарисовать грушу и пойти на Гостинку, или к тебе будут стоять темы и через тебя воплощаться, но тебе придётся нелегко, братец ты мой. Во втором случае на тебя будут смотреть как на сумасшедшего, но ты и не сможешь нормально жить. Настоящий художник, он жить спокойно не может, в него уже тема вселилась, жжет ему пятки. Это как влюбленный по уши человек. Человек влюбился – и он уже неспокойный, он уже невменяемый, у него только одно. У художника тоже только одно, только тема, остальное абсолютно по барабану. Художник одержим. Поэтому вопрос «А что будет, если я нарисую это?» – это не про художника, художник о таких вещах не рассуждает.
Ладно, давайте с небес на землю. О проекте «Нежный Высоцкий». Почему он? Это же не ваш герой.
Всё очень просто. Я уже говорил про шестидесятые, про важность проекта с точки зрения истории, но это ещё и моя личная история, это время моего детства. Моего счастливого детства. Высоцкий – это часть шестидесятых. Я знал всего Высоцкого наизусть, пел его в семилетнем возрасте, выучился играть на первой своей гитаре-семиструнке. За это меня даже не били в лагере.
Потом на долгие годы всё это куда-то исчезло из моей жизни, на несколько десятилетий, но недавно я начал на саундчеках играть его снова. Ну не будешь же петь то, что поёшь на концерте! А что петь? И вот выползают эти песни, но пою я их соответственно. Это продолжалось несколько лет, но когда в нашем райдере появилось вино, появились отходы от трек-листа, и Высоцкий начал впрыгивать в наше программу. Я пою его очень медленно, очень воздушно, очень тихо. Так Высоцкого, наверное, никто никогда и не пел. Плюс Мегаполис нанизывает на него свою психоделическую вязь.
Так, а почему же вино в райдере появилось?
Представляете, сколько я всего спродюсировал в жизни? Как вы думаете, это мне на сцене мешает или помогает? Вино нужно для того, чтобы превратиться в поющего мужчину. Мужчины же всегда поют, когда выпьют вино. Посмотрите ранние фильмы Иоселиани! Поэтому и песни у меня сейчас мужские. Просто мужские-мужские. И темы мужские. И я мужчина. Видите, борода? До «Супертанго» я не мог о себе такого сказать. У нас были какие-то песни, какие-то темы, были постмодернистские анекдоты, выходки и так далее. Но такого прямого, откровенного и человеческого высказывания от лица мужчины не было. Вот как вы думаете, как мне можно играть и петь «Супертанго» без красного вина на сцене?
Вино помогает мне кидать кубики, чтобы кончались шахматы и начинались нарды.
Олег Нестеров: «Вино нужно, чтобы превратиться в поющего мужчину»
А пару месяцев назад наш человек в Питере,
Аполлон БЕЗОБРАЗОВ,
встретился в Петербурге с Олегом Нестеровым в кофе-баре Bonch и поговорил с ним обо всём вообще.
Фото: Никита МИХАЙЛОВ и Константин КОНДРУХОВ.
«Вино нужно, чтобы превратиться в поющего мужчину»
Олег, вопросов у нас к вам очень много. Начнем по порядку. В этом году ансамбль Мегаполис отмечает своё тридцатилетие, это если считать и ранний период «Ёлочного базара». Есть ли у вас желание подводить какие-то итоги к этой дате?
Никакого желания никакие итоги ни к какой дате подводить у меня нет. Конечно, мы осознаем, что Мегаполису уже 28, но наши глаза смотрят вперёд. Если честно, никаких дат для нас не существует, мы над ними обычно шутим и этим ограничиваемся.
Взгляд вперед – это желание делать что-то новое или же развивать какую-то привычную тему?
Всё приходит само собой. Кто знает, что будет нашей следующей идеей? Пока мы не ударим по струнам на своей репетиционной базе, мы ничего не поймём. Мы – музыканты, поэтому нам очень просто. Мы кладём руки на струны, и иногда они нам что-то играют. В этом процессе порой мы получаем сигналы, о чём должен быть наш новый альбом. В моём понимании, весь новый альбом должен состоять из песен о любви. Как ни банально это звучит, но по-другому объяснить это я не могу. «Супертанго» был не о любви, а о смерти. «Из жизни планет» – это большой проект, посвящённый невоплощенным замыслам самой нашей лучшей эпохи, времени, когда всё получалось, то есть началу шестидесятых. Ну а сейчас вот так. Это, конечно, не просто «музыка Птичкина, слова Синичкина». Есть тема, которая бродит. Это как срез у дерева: смотришь на распил и понимаешь, что этот год был такой, а этот такой. Если посмотреть в будущем на это кольцо, которое мы перерастем с новым материалом, оно про это.
Но Мегаполис – явление крайне аутентичное. Невозможно же, чтобы получилось нечто неожиданное: вы пришли в студию, ударили по струнам и выдали что-то вне своей концепции?
Если рассказывать о технологии творчества, всё очень просто. С 1989 года мы просто садимся и играем всё, что нам в голову придет, а потом уже расшифровываем. То, что приходит нам в голову, имеет своё начало и свой конец. Заканчивается один период, и мы оформляем его в альбом. Иногда, конечно, бывает по-другому. Например, проект «Из жизни планет». Изначально были эскизы, которые явно были музыкой из шестидесятых и музыкой из кино. Мы начали разыгрывать эти эскизы и получили половину материала на эту тему. За некоторым исключением, вся история Мегаполиса – это история про включения. Как рыбак ловит рыбу, так и мы кладем руки на струны. Когда я спросил Евгения Догу о том, как он пишет музыку, он ответил: «Я каждое утро кладу пальцы на клавиши. Возможно, когда-нибудь они что-то сыграют».
Почему вообще была выбрана тема шестидесятых?
Ну что бы вы делали на моем месте, если бы, наигрывая какие-то мелодии на диктофон, поняли, что все они явно не из сегодняшнего дня и явно из кино шестидесятых? Любой нормальный человек поймёт, что он наткнулся на золото Трои. Темы приходят, их много и есть понимание, что это из неснятых фильмов шестидесятых. И вот я начинаю раскапывать, а были ли эти фильмы, которые не были сняты. Шаг за шагом я докапываюсь до огромного кладбища этих невоплощённых замыслов. И вот это прекрасное кладбище привело меня к пониманию той эпохи как времени, когда всё получалось. Представьте себе, короткий промежуток времени, всего четыре года, всё в стране получалось! Космос, наука, спорт, футбол, кино и так далее. Сейчас в стране не очень всё получается. Страна – та же, люди – те же… Интересно же изучать время, когда всё получалось? Конечно, интересно! И «Из жизни планет» – это проект и вдохновляющий, и просветительский. Это эстафетная палочка нынешним двадцатилетним. Это не ретропроект, это про время, когда всё звенело, те же киношники каждый год брали золото Канн и Венеции. «Из жизни планет» – это проект для молодых, для двадцатилетних, у которых всё впереди. И музыка проекта – это дико актуальная музыка, но в то же время она с лёгкостью могла бы звучать в тех фильмах. Это как черно-белая фотография – непонятно, когда её сняли: позавчера или пятьдесят лет назад.
Для двадцатилетних актуальны шестидесятые? Им это интересно?
Как ни странно, да. Как ни странно, шестидесятые сейчас в принципе начинают ценить. Появилось понимание, что шестидесятники – это не те смешные ребята, которые в узких галстучках танцуют на открытии Олимпиады. Это настоящие ребята, которые кое-что могли и которые кое-что делали. Заглядывать в эту тайную дверь молодым и пытливым интересно. Это контекст, это то, что формирует уклад. У нас же история состоит из войн и революций. Каждый раз всё разрушается, и никакого уклада нет. Очень важно, когда у тебя есть система координат, для того чтобы двигаться вперед, есть точка опоры. Мы же откуда-то пришли, и у нас что-то было главное. Сейчас самое время понять, что шестидесятые – это не только «Кавказская пленница» и официантки в чепчиках-наколках, а кое-что другое, посерьёзнее.
Важно ответить себе на вопрос: «А было ли вообще что-нибудь?». Я приезжаю в Питер и каждый раз понимаю, что у нашей страны есть история. В Москве я не могу почувствовать эту историю, как и ни в каком другом городе. Так и проект «Из жизни планет» формирует часть истории для тех молодых, которые хотят пойти дальше. Это возможность посмотреть на то, что не получилось, и понять, почему не получилось. Можно взять это на вооружение, вдохновиться и двигаться вперед. Поэтому, конечно, «Из жизни планет» для двадцатилетних.
Хорошо, это что касается молодежи. А Олег Нестеров знает, кто составляет аудиторию Мегаполиса?
Конечно! Я их вижу на концертах, я их вижу на спектаклях. Есть человеческий опыт, а есть опыт духовный. Например, Иванов научился переходить дорогу в положенном месте, уважать старших, хорошо играть в теннис, при этом он прекрасный хирург. Это человеческое. Духовный опыт – это немножко про другое. Душа – это штука такая, во времени живущая дольше, чем сам человек. Поэтому человек для этой души всего лишь перегон, сегодня здесь, а завтра там, сегодня он одну миссию решает, завтра – другую. Я могу оценить аудиторию Мегаполиса с точки зрения духовного опыта. Это абсолютно разные люди, особенно те, которые приходят к нам на спектакли или в сидячие залы. При всём при этом мы притягиваем молодежь, которой сейчас на наших концертах больше. И мы их совсем не пугаем. Своими новейшими альбомами «Супертанго» и «Из жизни планет» мы для них вполне ясны, и кое-кто из них в нас нуждается.
Так вот и интересно, почему они нуждаются в вас! Они же должны интересоваться чем-то другим.
Духовный опыт, ещё раз. Понимаете, когда человек что-то в жизни важное для себя понимает, он находит духовно близких людей. Это может быть стоматолог, тяжелоатлет, ещё кто-то. Они разные по профессии, но они духовно близки. Знаете, когда начинаешь с кем-то дружить, появляется ощущение, будто с этим человеком вы знакомы тысячу лет, вам с ним интересно, вы с ним на одной волне. Вы решаете схожие жизненные задачи, стоите перед схожими жизненными вопросами. Так выстраиваются эти силовые линии духовной близости.
Это как огромное поле, на котором все мы идем из разных точек. Это наше развитие, эволюция. Вот те, кто примерно на одной оси – это и есть духовно близкие люди. Им интересно друг с другом общаться. Художник, в данном случае музыкант, он тоже здесь и тоже решает в жизни какие-то свои задачи. Поэтому вокруг того, что составляет его напряжение и суть жизни, формируется группа его поклонников, тех, кто с ним более или менее на одной линии.
Скажу вам даже так. На самом-то деле это пирамида, которая напоминает школу. Первоклассников очень много, молодых душ очень много, и не остаться на второй год очень тяжело. И вот на каждом уровне человек решает разные задачи: научиться быть сильным, научиться зарабатывать, научиться любить, научиться быть мудрым и так далее. В основании – первоклассники, которых очень много, на вершине – гений, который рождается раз в сто лет. Если ты застрял в пятом классе, то и круг пятиклассников тебе интересен. Ты частично интересен и для четвероклассников, которые смотрят на тебя как на бога, но для шестиклассников ты – пройденный этап, ты их не интересуешь. Чем больше человек эволюционирует, тем больше он обречён на одиночество. Художник, говоря о сложных вещах, обречён быть непризнанным гением. Настоящий гений всегда не признан. Почему Пушкин? Почему Толстой? Почему Земфира? Почему их все слышат и все любят? Потому что они говорят об очень сложных вещах очень простым языком, они умеют это делать. В этом отличие таланта от гения.
А внутри этой группы единение важно?
Оно неизбежно происходит. Кроме того, происходит интересная штука. Тебе же надо перейти в следующий класс, но не все это понимают и остаются на второй год. И в этом нет проблемы, у тебя появляется время подумать. История практически бесконечная, как в фильме «День сурка». Это всё как раз об этом. Где вы сейчас? Вы все ещё кидаете тостер в ванну или уже учитесь играть на фортепиано? Рано или поздно вы понимаете, что тостер в ванну – это не выход. Хочется чего-то ещё. Как и герою этого фильма. Ему становится в какой-то момент скучно. Ему хочется двигаться вперед. Он сам не знает почему. С нами духовный опыт говорит языком интуиции.
У нас в разговоре уже второй раз кто-то нашёптывает. Сейчас вот интуиция, до этого пальцы на гитарных струнах. Так кто в итоге нашёптывает-то?
Смотрите, любой человек, который в своей жизни что-то сотворил, если он честный конечно, скажет вам стихотворением Шпаликова: «По белому снегу я палкой вожу, стихи – они с неба, я перевожу». То есть все творцы – на самом деле не творцы, они ретрансляторы. Поэтому важно включиться и поймать непроявленную тему и ее проявить. Кто-то придумывает новый сорт зерна, кто-то придумывает, как лучше учить детей, кто-то пишет картину, а кто-то впускает музыку. Алгоритм же у всех один, главное – включиться.
Источник не важен?
Источник не важен. Понимаете, Пифагор говорил про гармонию сфер, индусы говорят про непроявленную музыку, о том, как Вселенная вибрирует. Вся Вселенная состоит из вибраций. Стол – это вибрации одной частоты, я – вибрации другой частоты, воздух вокруг – вибрации третьей частоты и так далее. Вселенная, она звучит, потому что вибрация – это музыка. Она построена по одинаковому закону, это закон отношения простых чисел. Это взаимоотношения между атомами, между планетами, архитектурные пропорции, пропорции в музыке – везде одно и то же. Всё во всём. Фракталы. Если вот в этой точке, в этом узорчике у тебя всё правильно, то понять вообще все ты можешь, исследуя лишь этот узорчик. Поэтому людям так важна музыка, в настоящей музыке можно найти суть мироздания. Один фрактальчик – часть общей системы.
Итак, непроявленная музыка. Космос звучит, а человек воспринимает всё это как шумы. Как рождается музыка? Классический пример – это фильм с Бьорк «Танцующая в темноте». Из напряжения между непроявленной музыкой и музыкой внутренней, которую мы часто слышим внутри себя.
Сельме пришлось лишиться зрения, чтобы не отвлекаться.
Да, чтобы не отвлекаться, ей пришлось чего-то лишиться. Так и художнику, чтобы не отвлекаться, ему тоже нужно лишиться зрения. Он должен научиться отделять идею от интересов. Художник – это всегда служение идее, которая нематериальна. При этом она стучится только к тем, кто может ее воплотить. Любой творческий процесс состоит из трех этапов. Первый этап подготовительный, это накопление и создание условий. Ты ослеп, ты оглох, ты слился из шумного бэкграунда, чтобы меньше слышать, ты купил хлеба на неделю, чтобы не умереть от голода, ты пригласил в гости своих друзей и раздал им по гитаре, у тебя есть дом… То есть ты создал условия, чтобы вот сейчас это сделать. Это всегда про волю, это всегда про мысль. За этим идёт второй этап, когда происходит невесть что. Цепочка свободных ассоциаций: кто-то что-то играет, кто-то что-то пишет. Третий этап – это анализ, исследование того, что произошло. У тебя должен быть критичный взгляд на то, что ты совершил. Все эти три этапа относятся и к художникам, которые творят в одиночестве, и к группам, но в сообществе можно распределить обязанности.
Продюсерский центр «Снегири» для этого создавался? Чтобы создать условия и найти единомышленников?
Ну да, конечно! Нам захотелось поддерживать музыку, которая нам казалась интересной, в которой был смысл, в которой была правда. Да, мы могли обманываться, могли выдавать желаемое за действительное, но нам всегда казалось, что вот в этом есть интерес и нам следует это поддержать.
Как же коммерческая составляющая?
Всё дело в том, что нужно понимать, что первично, что вторично, и по какой схеме ты идёшь. Либо ты изобретаешь плеер, либо ты клонируешь успех. Собственно, как два японца изобрели плеер? Они почувствовали напряжение, скрытое желание общества. С одной стороны, человек начал понимать, что такое фильм и как важен саундтрек. Нет хорошего саундтрека – нет хорошего фильма. А нужно ли для жизни создавать саундтрек? Ну конечно, нужно! Если раньше «послушать музыку» означало сесть на стул и специально её послушать на пластинке или магнитофоне, то сейчас все должно стать иначе. У человечества возникло желание снабдить свою жизнь саундтреком. Как раз пришли фильмы, в которых были саундтреки, основанные на современном взгляде. Долгое время киномузыка была очень прикладная. Посмотрите любой фильм 1930–1940-х годов, они полны этих жирных оркестровок. А потом раз – и в кино стала приходить очень и очень настроенческая музыка, все стало работать по-другому. Технологии возникли, батарейки придумали, маленькие моторчики, кассетные головки… Всё сложилось, и два японца сказали обществу: «Вот!». Общество ответило: «Ух, как круто!». И случилось то, что случилось. Раз и навсегда. Теперь «послушать музыку» – это совсем другое. Теперь каждый может построить саундтрек для своей жизни.
Но это же не очень хорошо. То есть отлично, что музыка мобильна, но сам процесс прослушивания музыки теряет ценность.
Конечно! Здесь речь идёт о внимании, потому как внимание в современном обществе – это основная валюта. Деньги уже не являются главной валютой, капитализируется внимание. Информационные перегрузки и необходимость отделить правильную информацию от ненужной – это и есть основной фокус. Конечно, это плохая ситуация, потому что внимание перегружено, меняется система ценностей.
Лет десять назад Coca—Cola делала исследование, в ходе которого выяснилось, что в десятке главных вещей нет музыки. Но оказалось, что там не было солнца, мамы, папы, то есть музыка перешла в иную категорию. Послушать музыку сегодня – это как попить воды, погреться на солнышке. Мы просто не обращаем внимания на эти вещи. Могу сказать, что нас ждёт очередной кульбит, который назовут примерно новой приватностью. Это будет связано, в том числе, с бегством из социальных сетей. Если ты состоишь в социальных сетях, ты лох последний. Я нигде не состою, я живу здесь и сейчас, у меня есть железная ложка, я чего-то там вырезаю из бумаги, зато я жизнь пропускаю через себя и мне другого не нужно. Понимаете, если есть тенденция к убыстрению жизни, то рано или поздно маятник качнется в обратную сторону и начнется тенденция к замедлению. Это будет в форме таких небольших сектантских сообществ, в том числе и в лице музыкальных лейблов, которые будут пропагандировать музыку, которая замедляет. Опять же переход на аналоговые музыкальные инструменты, на виниловые пластинки – это всё о том же.
Ну это же как раз о современных хипстерах.
Да, но не только. Если говорить о них, то кто они? Это бунтующие дети цифролюции, которые хотят каких-то тактильных ощущений от жизни, расслушивать музыку, распробовать лоу-фуд, что-то делать своими руками и так далее. Это тяга человека, в том числе, и к приватности.
Вы же ещё и писатель! Приватность – это как раз то, что должно быть вам дорого. Как вы пишете?
Первое, за что я благодарен своему писательскому воплощению, – это то, что я многое понял про технологию творчества. Писатель – это всё-таки крупная форма, которая требует большого времени, большого погружения. Нельзя полдня посидеть в офисе, а потом полдня пописать «Войну и мир», потому как ты на глубине один метр, а чистяк на другой глубине. Для того чтобы до этой чистой водицы твой бур дошел, тебе нужно бурить, бурить, бурить. Метр на глубине одного метрастоит одну копейку, а метр на глубине пяти тысяч метров стоит очень больших денег. Поэтому это про погружение, это про дичание, это про то, что ты должен ограничить себя от информации. Тогда время замедляется, и, проверено, на пятый день оно останавливается совсем: за полдня ты можешь сделать то, что не мог за полгода в привычной среде. Каждый последующий день ты всё глубже и глубже, ты по-настоящему там, ты по-настоящему должен оторвать себя от жизни, ты должен предельно одичать, чтобы герои по-настоящему заговорили. Ты должен превратиться в текст, а текст в тебя.
У музыкантов это не так проявлено. Отчасти это происходит потому, что у музыканта есть инструмент для погружения – это грув. Это повторяющееся телесное движение, которое очень быстро погружает тебя на глубину в тысячу метров. То есть музыкант может полдня проработать в офисе, потом приехать на репетиционную базу уставший, ни о чём не думать, играть, что в голову взбредёт, довериться груву, который вытянет и насосёт прекрасную мелодию. У писателя такой возможности нет. Вот как вы думаете, где больше свободы для того, кто пишет: в прозе или поэзии?
У поэзии очень жёсткая форма, ритмика и так далее. С другой стороны, это как раз тот прямой луч, который в тебя попадает, и ты начинаешь записывать.
Да, когда ты пишешь прозу, у тебя есть линейно разворачивающийся сюжет, у тебя есть основная мысль, которую ты линейно разворачиваешь. Ты абсолютно свободен, но ты в трёхмерном пространстве, ты путешествуешь линейно. У поэта же каждая строчка требует рифмы. Если проза – это шахматы, то поэзия – это, конечно, нарды. Здесь ты не просто думаешь, каждый раз ты подбрасываешь кости в поисках рифы. Бельчонок – зайчонок… И каждый раз эту рифму, творческий процесс запускает его величество случай, король всех изобретений и король всего творчества. И каждый раз рифма запускает поток случайных ассоциаций, поэтому у тебя есть бесконечное количество измерений, а не только трехмерное. Поэтому ты можешь больше, чем в прозе, зашифровать суть мироздания. Поэтому поэзия так ценна людям.
Олег, важно быть понятым другими или на любой товар найдётся покупатель?
Приведу в пример Вольфганга Амадея Моцарта, который похоронен в братской могиле, но сегодня считается самым исполняемым в мире композитором. Конечно же, на любой стоящий товар рано или поздно находится покупатель. Эволюция эстафетной палочкой передается не от дедушки к внучку, а от мастера к ученику. Это духовное родство, когда ты передаёшь то, что тебе важно, тем, кому это нужно. Так и с Моцартом. Эволюция человечества – это накопление культурного слоя, культурного наследия. Вот он копился, копился, копился, и в какой-то момент выяснилось, что Вольфганг Амадей – совершенно прекрасный человек, который прекрасно писал.
Поэтому важно об этом не думать, по крайней мере, не в момент творческого акта. Главное в этот момент – не понимать, что происходит, ничего не ждать и ни от кого не зависеть. Поэтому это всегда служение. Поэтому ты должен понимать, что тебе важно: нарисовать грушу и пойти на Гостинку, или к тебе будут стоять темы и через тебя воплощаться, но тебе придётся нелегко, братец ты мой. Во втором случае на тебя будут смотреть как на сумасшедшего, но ты и не сможешь нормально жить. Настоящий художник, он жить спокойно не может, в него уже тема вселилась, жжет ему пятки. Это как влюбленный по уши человек. Человек влюбился – и он уже неспокойный, он уже невменяемый, у него только одно. У художника тоже только одно, только тема, остальное абсолютно по барабану. Художник одержим. Поэтому вопрос «А что будет, если я нарисую это?» – это не про художника, художник о таких вещах не рассуждает.
Ладно, давайте с небес на землю. О проекте «Нежный Высоцкий». Почему он? Это же не ваш герой.
Всё очень просто. Я уже говорил про шестидесятые, про важность проекта с точки зрения истории, но это ещё и моя личная история, это время моего детства. Моего счастливого детства. Высоцкий – это часть шестидесятых. Я знал всего Высоцкого наизусть, пел его в семилетнем возрасте, выучился играть на первой своей гитаре-семиструнке. За это меня даже не били в лагере.
Потом на долгие годы всё это куда-то исчезло из моей жизни, на несколько десятилетий, но недавно я начал на саундчеках играть его снова. Ну не будешь же петь то, что поёшь на концерте! А что петь? И вот выползают эти песни, но пою я их соответственно. Это продолжалось несколько лет, но когда в нашем райдере появилось вино, появились отходы от трек-листа, и Высоцкий начал впрыгивать в наше программу. Я пою его очень медленно, очень воздушно, очень тихо. Так Высоцкого, наверное, никто никогда и не пел. Плюс Мегаполис нанизывает на него свою психоделическую вязь.
Так, а почему же вино в райдере появилось?
Представляете, сколько я всего спродюсировал в жизни? Как вы думаете, это мне на сцене мешает или помогает? Вино нужно для того, чтобы превратиться в поющего мужчину. Мужчины же всегда поют, когда выпьют вино. Посмотрите ранние фильмы Иоселиани! Поэтому и песни у меня сейчас мужские. Просто мужские-мужские. И темы мужские. И я мужчина. Видите, борода? До «Супертанго» я не мог о себе такого сказать. У нас были какие-то песни, какие-то темы, были постмодернистские анекдоты, выходки и так далее. Но такого прямого, откровенного и человеческого высказывания от лица мужчины не было. Вот как вы думаете, как мне можно играть и петь «Супертанго» без красного вина на сцене?
Вино помогает мне кидать кубики, чтобы кончались шахматы и начинались нарды.
Tweet