Слова: Александр АРЛЯПОВ.

Литература и музыка связаны прочно, и не только в смысле либретто для опер.

Примеры этого имеются и на Западе: The National написали песню по «Братьям Карамазовым», The Knife выпустили альбом на основе трудов Чарльза Дарвина, можно ещё вспомнить о роли Булгакова в творчестве Rolling Stones, влиянии поэзии Уильяма Блейка на Боба Дилана и Джима Моррисона, или совершенно уникальном месте битников вообще и Уильяма Берроуза в частности в контексте рок-музыки XX века.

Что уж говорить о России, где, как известно «поэт больше чем поэт». Т.н. «русский рок» изначально был логоцентричен: слово, а не звук имеет решающее значение для большинства наших «столпов» и «динозавров».

Но АукцЫон среди них всегда стоял особняком – как раз благодаря нетривиальному отношению к звуку, делающему его куда ближе к авангардным и экспериментальным музыкантам, нежели к ортодоксальным мейнстримным рокерам. Ещё более далеко от типичного «русского рока» сольное творчество Леонида Фёдорова. Одна из главных его особенностей – как раз новаторские эксперименты со звуком и со словом. И опыт обращения к необычной поэзии тут довольно богатый: помимо постоянного сотрудничества с Анри Волохонским и покойным Алексеем Хвостенко, Фёдоров имел дело и со стихами обэриута Введенского (альбом «Безондерс»), и с виршами футуриста Велимира Хлебникова (совместный с Хвостом диск «Жилец Вершин»). Теперь он вновь взялся за Хлебникова – да не просто так, а за поэму «Разин», сплошь состоящую из палиндромов. И это казалась бы невыполнимой задачей, если бы за неё не взялся Леонид Фёдоров.

Фёдоров может практически всё. Взять, например, совершенно немузыкальное (в отличие, скажем, от Бродского), хоть и богатое для интерпретаций творение Хлебникова и создать из него очень живой альбом. Провыть-прошептать-промяукать-прокричать эту бессмыслицу так, чтобы наполнить её эмоциями и жизнью. А потом объединить лучших аккомпаниаторов на свете (уже работавших над аукцыоновским «Девушки поют»). Ну а вместе Фёдоров, Волков, Медески и Рибо могут уже абсолютно всё. Создать пособие по воплощению смыслов из пустоты. Внезапно грянуть грозой и тут же разлить молочное море с медовыми берегами. И в этом есть жизнь, это такая изначальная ритмика языка, древняя музыка, без хитроумных манифестов и миллиарда аллюзий. Это здорово.

Даже оформление под стать – на обложке рисунок 6-го тысячелетия до н.э., срисованный художником Артуром Молевым (одним из авторов слов на фёдоровском альбоме «Красота», кстати) в обнажившейся во время глубокого отлива подводной пещере на Бесовом Носу в Онежском озере. А шрифт «Разинизар» для буклета специально был разработан дизайнером Юрием Гордоном.

Все десять песен (как десять актов пьесы) Фёдоров жонглирует палиндромами с мастерством актёра. Струнные рубят с плеча, а бас и ударные успевают приводить действо в норму. Альбом слушается не хуже любой оперы, в которой есть место и радости («Пляска»), и слёзам («Тризна»), и конфликту («Бой») и прощальной колыбельной («Путь» с голосом Волохонского).

Спасибо, наверное, американским друзьям, которые удержали часто укатывающих в неведомые дебри Фёдорова с Волковым в пределах музыкального.